Максим Яковлев

К полудню от Груши почти ничего уже не осталось. Остывающая поляна, разброд, разброс и шатание. Брошенные собаки, шуршание неубранных навесов и пленок. После уборки территории (нас попросили убрать поляну перед третьей площадкой) мы закинули свои пожитки в омоновские УАЗики, и они уехали к нашим автобусам, и теперь мы весело фотографируемся. Настроение классное, потому что нам предстоит еще общий с питерцами концерт для детского лагеря при сестринской общине, той самой, где мы были вчера в гостях. Слава бренчит на гитаре, девчонки перебегают от одного к другому, записывают адреса, укрыться от солнца негде. Мы стоим, ждем чего-то...

- Для меня - это первый опыт миссионерства, говорит о. Александр, чуть растягивая слова, - я когда читал о святом Иннокентии Алеутском, как к нему алеуты приходили, думал: с чего это они к нему приходили? А здесь я увидел, что это действительно правильно - прийти с миссией, не навязываясь, не гоняясь ни за кем, люди сами идут, сами приходят и, значит, мы тут нужны.

Поступила команда выдвигаться к автобусам, и мы не спеша потянулись к выходу из долины, растягиваясь цепочкой по двое-трое, соединяясь с общим потоком уезжающих грушинцев.

- А самое яркое впечатление у меня почему-то от тех - продолжает он, - кто из нашего лагеря, от своих. Увидел Стаса, такого, в бейсболке, с сигаретой, ну, зачем он тут? А потом присмотрелся к ребятам, к московским... Они так исповедывались на исповеди, я не ожидал; они так говорили, что я чувствовал, что не достоин их, по сравнению с ними...

Дождик сеет на нас легкой сыпью, окропляя лица и плечи. Мы дошли до автобусов, начались перетаскивания, пересаживания, перекладывания, в общем, все, как обычно... Но прошла еще уйма времени в спорах, хохоте и бестолковщине, прежде чем мы добрались, наконец, до Прибрежного.

Детский лагерь общины стоит на покатом склоне, купаясь в тенистом воздухе сосен: маленький дощатый домик зеленого цвета, цветники, дорожки и скамейки. На скамейках сидят дети, очень внимательны, такого им никогда не пели, слушают так чисто и непосредственно. Это нам всем знакомо, ведь и мы были детьми, и, значит, мы тоже дети...

Если б не Груша, то можно сказать, что мы приезжали сюда, ради вот этого концерта. Мы поем детские песенки, они слушают нас, мы очень стараемся, и всем хорошо, всем слишком тепло, мы вместе, нас не разнять, мы одно, одной с ними жизни, и, что будет, то будет, но мы - любовь...

Расставанию с питерцами трудно подобрать слова, все как опрокинулось. Минута прощания застала врасплох, в глазах у нас было одно: "Как же так?!" И в самом деле, питерцы, неужели прямо сейчас?

Люба? Даша? Серго? Наташа? Серега? Ксения? Нас разрывают по живому. Отец Артемий, ни слова не говоря, спустился вниз к автобусу, каждого благословил и поцеловал.

Но мы уносим с собой столько света, что тяжесть разлуки уступает место простору радости и тепла, которые наполняли нас с самого первого дня.

И пройдут долгие часы молчания, прежде чем мы начнем понемногу осознавать: что это было с нами все эти дни? Чему мы были свидетелями и участниками? Кончились песни и костры, кончилась временно-полевая жизнь, до свидания, Груша! То ли город, то ли материк, то ли песенный пирог, снялся с места и тихо рассеялся в воздухе федерации, оставив по себе пожелтевшую вмятину в безымянной долине Поволжья. С чем возвращаемся? До Москвы не близко, дорога дальняя, в самый раз вспомнить о самом-самом: что поразило, обрадовало, что открылось. Мы готовы, мы говорим об этом.

- Огромное количество людей - говорит Влад, - живущих в походных условиях на небольшом островке красивейшей природы... Любовь, которая присутствовала в нашем лагере, и объединяла нас в единое тело. Эта соборность сдружила нас с питерцами необычайно. Еще поддержка друг друга, что приводило к поразительным результатам. Каждый помогал друг другу... Мне кажется, бардовская песня на Груше умирает, выработался некий стандарт, некая стилизация бардовской песни, а также в манере исполнения, мне очень жаль, что это произошло.

Стас немногословен:

- А для меня - это большой масштаб и вид с горы! А в песне ничего не изменилось, нет развития.

Лена присоединяется:

- Да, большое количество людей, песен, общения... И задела за душу гора - красивое зрелище - множество людей с фонариками... И временами ощущается единение людей, доброжелательность, стремление поделиться тем, что умеешь. Я, например, научила людей, работающих с детьми, лепить глиняную свистульку. А мое участие в пении добрых песен. Мне кажется, что, по крайней мере, песня жива, и кроме признанных мэтров, за последние лет десять получили известность новые самобытные авторы-исполнители, например, Елена Фролова.

- А для меня - это туалеты - "черные ящики"! - смеется Истоков, сразу заставляли раскошеливаться на платные. И поразительное количество желающих спеть. Впечатляюще искрилась гора во время концерта на "гитаре". Шевчук - это было здорово, а в основном, то, что пелось на концертных площадках, раздражало своим пошлым содержанием. Насельники нашего лагеря! Все были очень оригинальны, каждый по-своему, и вообще атмосфера в лагере доставляла много душевной радости. А бардовская песня живет, но сейчас она с трудом реализуется.

- Олег, а ты что скажешь?

- Большое количество поющих людей и низкий уровень общей культуры. Но не оскудела русская земля, я имею в виду бардовскую песню.

- А мои впечатления складываются, как мозаика, из крохотных разноцветных камешков, - говорит Оксана. - Конечно люди: разные, верующие и неверующие, скорбящие и радующиеся, вопрошающие и воинственно отрицающие, но такие уникальные! В песнях предпочтение року и блюзу, это ограничивает. Были факты, когда жюри не пропускало тех, кто пел, по-моему, талантливо, но зато я услышала определение, авторской песни, что это конкурс литературно-поэтический, а не музыкальный, но это опять-таки всего объяснить не может.

- Это было боевым крещением нашего клуба в "Крутицах" - считает Игорь Стригун. - Первый блин "с комьями". А фестиваль запомнится дорогою, молитвами, нашей нерадивостью и бестолковостью, и бесконечной милостью и помощью Божией. Порадовало желание творческих людей собираться вместе и делиться песнями, хотя интересных авторов я услышал мало. Огорчила "ярмарка тщеславия" и буйство праздности... Бардовская песня развивается только вширь, очень мало - вверх и вглубь. Зато амбиции, самомнения и какого-то почти сектантского бодрячка, как настроения и смысла жизни, - было предостаточно, и большинство песен напоминало читку газет: просмотрел, забыл и выбросил. Если нет вечности, то иначе и не бывают. Но шанс еще есть.

Слава Капорин, как всегда, раздумчив:

- Мне фестиваль запомнился резким контрастом между всеобщим разгулом и умиротворенностью в православном лагере. Над территорией лагеря чувствовался покров, за что огромная благодарность батюшкам, сугубо - отцу Артемию. Задело то, что большинству приехавших совершенно безразличен сам фестиваль, а также то, что большинство услышанных песен были весьма пошлы, а так как люди выходили на эстраду после прослушивания, - эта пошлость культивировалась членами жюри. Бардовская песня с детских лет мне чужда и непонятна. Думаю, ее "душа" - философствование и психологизм, что православным бывает малоинтересно.

- Для меня, - говорит Максим, - Груша - это место, где встречается вся Россия, то есть такая, какая есть. И в связи с этим поразительно то, что пели о чем угодно: про березки там, про луну, про любовь и кровь, но о России, о Руси ни у кого, кроме наших, я имею в виду православных исполнителей, ни у кого, ни разу не прозвучало! У бардовской песни голова либо в кустах, либо в трусах, а то совсем отсутствует, а у нас на гербе, между прочим, - орел, да двуглавый еще!

Таня говорит тихо, за шумом автобуса еле слышно:

- Фестиваль запомнился Жигулевскими горами, Волгой, песнями Стаса, Селиванова, Андрея, душевными в целом ощущениями между московскими и питерцами. Было обидно за Стаса, Андрея Истокова и других, которые не прошли на третий тур. Если судить о состоянии бардовской песни на сегодняшний день, то мне кажется, что в целом уровень профессионализма и глубина песен падают. Но, слава Богу, что есть те Барды, которые не прошли на финал, но среди них самородки, по песням которых видно, что бардовские песни будут жить, радовать и помогать людям.

- Я в жизни не испытывал еще таких чувств - волнуется Сережа Паун, - которые я испытал на Груше. Не было ни дня без чуда! В прямом смысле этого слова. Пятого числа прошлой недели, примерно в три часа дня, на лагерь налетел сильный ветер, который начал срывать тенты и палатки. Мы пытались с ним бороться, но у нас ничего не получалось. После того, как мы смирились с этим, ветер стих. И мы спокойно встали на молитву.

Дмитрий и Анна Галушко единодушны, как полагается у супругов:

- В целом - нормально. Слишком много народа не музыкального, приехавшего тусоваться. Кажется, все песни, активно звучавшие на фестивале, похожи друг на друга, как две капли воды, даже фамилии исполнителей не запоминаются. Круг тем также ограничен. Что касается собственно нашего лагеря, то вкратце можно сказать, что мы испытывали все радости и искушения, присущие такому путешествию. С другой стороны, это позволило нам лучше узнать друг друга.

Лидии трудно что-то добавить:

- Что сказать о Груше? Говорят же: женщина есть женщина, ну, вот и Груша есть Груша. Этот фестиваль дарит прекрасную возможность общения, общения духовного, на языке творчества. Происходит что-то необыкновенное: новое лицо, несколько фраз, улыбка, и вдруг понимаешь, что уже друзья на всю жизнь. Это, пожалуй, самое ценное на Груше.

- Самое яркое и самое светлое впечатление - наше посещение Храма в воскресный день (это Рома). Я никак не ожидал увидеть эту точную копию деревянных храмов древней Руси. Я сам давно пою в церковном хоре, и все мечтал побывать на службе в таком настоящем древнем храме, где бы звучали знаменные распевы... А еще запомнилось смирение, с которым все подряд несли дежурство по лагерю, и всегда, без каких-либо амбиций, готовы были помочь в работе по благоустройству лагеря.

И Жене тоже есть, что сказать:

- Я довольна чудесной природой, интересной музыкой и, главное, тем, что в одном месте собралось столько родных по духу людей, - имею в виду наш лагерь и тех, кто туда приехал. Еще гора во время концерта и наши костры с песнями. Я поняла, что мне еще очень далеко до моих друзей в смысле авторской песни, но думаю, что удалось открыть многим людям свое сердце и услышать других. Неприятно то, что исполнители выбирались по личной симпатии и вкусу отдельных членов жюри.

- Брат, Ветер, твоя очередь.

- Можно я еще подумаю? Я скажу, скажу, я просто не готов пока.

Александра Невская старается подбирать слова:

- Запомнились знойные солнечные дни, рассветы в горах, купание в Волге, безумное обилие музыки и песен, ощущение единства нашей компании по ночам у костра. Задели эпизодические проявления недоверия друг к другу и неуважения к чувствам других, а также некоторая безалаберность.

Катерина восторженна:

- Что касается меня, то меня больше всего поразила природа... Груша - удивительный мир праздника, продолжающегося целые сутки. Это особая страна, почти нереальная, где происходят удивительные вещи, звучат песни, стихи, души людей разговаривают друг с другом, раскрываясь и расцветая. Груша - это соединение романтики и грязи. Убивает Грушу засилье бездарностей, выступающих на главных площадках: этакий междусобойчик с жюри. Если Груша не будет обновляться, если не будет давать выступать талантливым людям, Груша выродится и превратится в тусовку отморозков, приезжающих бухать.

Любава вполне солидарна со своей подругой:

- По-моему, бардовской песни в ее изначальном понимании практически не осталось. Произошло смешение ее с разными стилями - рок, фолк, даже лауреатов фестиваля трудно отнести к бардам. А из концертов больше всего понравилось у ОМОНа: ребята с таким вниманием и интересом слушали, их действительно за душу задело.

- КСП доволен, а народу по фигу, - это, конечно, Юля. - Обидно за то, что те, кто нравился, не победили. А радость - это пение Селиванова. И помощь православной общине, детям, - наши песни.

Саша Яковлева:

- Каждый прожитый день был потрясающим и незабываемым! Все мы были заняты какими-либо делами, и они исполнялись, являлись к месту. Еще невозможно, я думаю, забыть ту общность, царившую в лагере, то внимание, радость видеть друг друга, то спокойствие и умиротворение, которое даровались нам, благодаря молитвам батюшек, и общим молитвам. Выходя за наше ограждение, начинали понимать, в какой благодати мы пребываем!

Андрей Селиванов:

- Мое мнение таково, что дух фестиваля соответствует духу времени. Раньше все-таки воспевали какой-то романтизм, какие-то человеческие позитивные качества, а теперь на фестивале царит соответствующая духу времени пошлость и порнография. То, что мы присутствовали на фестивале целым лагерем - это замечательная альтернатива, независимо от организаторов она присутствовала. Мне бы хотелось высказать такое пожелание: глядя на все, что происходило на Грушинском фестивале, напрашивается все-таки мысль о том, что нужно проводить свои православные фестивали. Для этого есть все силы, есть уже много авторов, есть потенциал, который требует реализации.

Мы говорим, вспоминаем, делимся впечатлениями и подробностями. Жаль, с нами нет отца Артемия, остается вспомнить его слова: "Поход в "Синегорье" дал очень много, церковь простирается от неба и до земли! Значение Груши огромно - чуть ли не единственная возможность выйти из виртуального мира; скифско-азиатское движение народа, тут и Вавилон, и исход евреев, карнавал, доходящий до беснования. Ночной пляж... я был потрясен: все смешалось, творилось такое, мне хотелось уйти и никогда не возвращаться а этот мир... Нами положено начало освоения этого куска земли - единичное торжество правды Бога, божественной благодати. Мы обнаружили, что нам почти нечего сказать людям, что нам легко говорить о себе и трудно говорить о Боге, о живом Боге. На моих глазах происходило перерождение, приходили те, кто в поиске, два главных вопроса - о любви и об истине: как любить и быть любимым, как найти любовь: "я страдаю, я мучаюсь", жажда любви, я чувствую, что Христос прикасается к нам..."

Вот, собственно, и все, что мы успели рассказать о Груше.

P.S. Что касается бесконечности, то ее было слишком много для того, чтобы сомневаться в том, что НЕИЗБЫВНО ДУХОВНОЕ РОДСТВО И БРАТСТВО, когда ничто не стоит меж нами.