С утра было слышно иволгу, потом пошли объявления по трансляции: кого-то ищут, кто-то не явился, приглашают на футбольный матч и зазывают на концерты в "Зазеркалье" - неофициальную площадку... И все это разносится над морем сырых палаток. Любителей умыться ждет сюрприз - наши эдисоны соорудили чудо-умывальник: на вбитых в землю древках подвешены горлышками вниз пластмассовые пятилитровые емкости из-под питьевой воды с обрезанными днищами, напор воды регулируется поворотом крышки. Батюшка посмотрел и сказал:
- Господи, благослови сие изобретение.
И принялся чистить зубы. Не успели помолиться, а "жаровня" уже дымится. Груша приходит в движение, выползают на свет дела: кому в туалет, кому в "Интернет", кому в медсанчасть, кому куда. А нам - на Волгу, освежиться. И мы опять ныряем и поем - ну, коль поется-то! но обсыхаем на ходу: у нас нетерпеливый разговор о ритмах, об их частоте и коде, об их диктате на подсознание, о кризисе русской мелодики...
Сегодня второй тур, у бардов продолжается отбор, но кроме того, нас готовы послушать на предмет выступления со второй площадки. В назначенный час, православным табором, мы подваливаем к тому месту, где нам сказано было ждать. Проходит час, другой, к нам никто не выходит. Ребята садятся неподалеку и играют джаз. Три гитары и ударные - на сандалиях и пластмассовых банках. Закусывая губы, они мотают головами, они входят в раж - это джаз не на шутку, это очень даже серьезный джаз, и поэтому не выдерживают проходящие гитаристы, и вот уже пять гитар, спешит шестая, седой старик, и чья-то еще лихая головушка тоже пробуют подыграть. Ребята так играют, что стоять невозможно, и люди забывают, куда им было надо три минуты назад... а наши бацают - не унять!
- Классный джем-сейшн!
- Супер.
- Вот это да-а!
"Мэтры", что-то жуя, высовываются из-за своих загородок, и кто-то подходит, присоединяется к слушающим, переставая жевать... Последняя дрожь гитар и - !!! Бурные овации и клекот славы!
- Вы кто?
- Православные.
Глаза навыкате:
- Кто?
- Православные, приходите к нам.
- А разве вам можно так?
Знакомятся, записывают адреса. Наконец к нам выходит тот, кого мы так долго ждали. Показываем, что мы умеем. Он кивает:
- Да, видно, что у вас все на приличном уровне, тут, как говорится, сомнений нет.
Он морщится:
- Понимаете, вы же православные, я думаю, тут надо что-то такое, чтобы видно было, как-то показать поярче...
- Псалмы что ли?
- Вот, может быть, псалмы, а что? Или что-нибудь из песнопений в обработке.
- Такие вещи обычно в храме поют, это же молитва, понимаете? Вы дайте нам выступить с программой, у нас и народные песни есть, и чисто бардовские, и романсы можем. Хотя бы песен семь-восемь. А то уже стереотип...
- Вы думаете?
- Конечно. Чтобы сложилось впечатление.
Пообещал. Вот и пойми. Вчера нам говорили по-другому: "Православные? А что вы хотите петь? Молитвы какие-нибудь?"- Мы говорим: "Почему обязательно молитвы?"- Они: "А что тогда?"- Мы говорим: "И о любви поем, и о Родине, и обо всем, как и другие. Мы же люди..." Едва поверили.
Идем к своим, нам весело. У дороги сидит мужик с табличкой: "Жертва похмелья". Никто не подает. Рядом валяется на куртке парень, весь в черном, с какими-то вампирами на груди.
- Что, потерялся? Помочь?
- Да нет, жду, пока найдут меня.
Откуда-то подходят два татуированных, увидев бороду и крест на майке:
- Помолись обо мне, отец. Мне ехать надо срочно завтра, вот так надо! Правда - просит долговязый.
И другой за него просит:
- Ему очень надо, помолитесь о нем, а? Это серьезно так, правда!
Потом вдруг вернулся:
- Ты обо мне тоже, ладно? - и пропал в карусели.
О, эта прыткая, ходкая карусель: в глазах рябит от вывесок, от реклам, тела дробятся, прыгают детали: отдельно головы, отдельно груди, бицепсы, воронки ртов с бутылками, плывут очки со шляпами на бедрах, колени скачут, путаясь с локтями, летают плавки, как перед грозой, глаза, как мухи липнут, носятся гурьбой и пропадают; все распадается, все собирается в один телесный рой, и нету выхода, пока не вынесет на доски объявлений:
"Ищите фею через "Интернет"...- "Маньяк!!! Мы на "Кольском бугорке"...- "Сашка Космический! Встречаемся здесь каждый день в 9.00, 12.00, 18.00, 22.00 по Магнитогорскому времени. Женя"...- "Зомби из Воронежа!! Тебя Птица ищет!!! Подойди к доске!!!"...- "Гроб. Если ты с Оренбурга, встречаемся в 17.00 по Самаре, здесь. Кризис"...- "Здесь куют металл?" (приписка: куют, но не русский)...- "Если знаешь ты меня, Хвойницкого Вована, обернись на 180 градусов и пройди 30 м до зеленого тента.P.S. Буду рад всем"...- "Жены! И мужья! 18.30 ждем вас на армейской площадке. Будет пиво"...- "Подлецы, вы где?- Мы за мостиком. Челябинск"...- "Снайпер! (г. Нижнекамск) Жду здесь в 21.00 в пятницу!!!!.."- "Философская школа Новый Акрополь. Кто есть тут, тот вас ищет"...- "Белый!!!! С днем рождения!!! Аня"...
В нашем лагере чай с мармеладками, стоит только попасть сюда, и ты в порядке. И все, как всегда: кружок сидящих, кружок из стоящих, батюшка под навесом - с кем-то опять из новеньких. По радио просят всех воздержаться от похода на пляж, так как затонули понтонные мосты через протоки под напором желающих искупаться, и просят пригасить костры, чтобы не задохнуться потом от дыма. Мы поглядываем на низкий смог, бродим с кружками, с нас не сходят улыбки, когда мы видим друг друга. У столиков с литературой шум: кто-то из проходящих выражает недовольство содержанием наших листовок:
- А почему каратэ - это плохо? Ну, что в этом такого?
Приходится реагировать.
- А где тут сказано, что это плохо? Дело не в каратэ, - отвечают ему, - душа изменяется.
- У вас так показано, что как бы высмеивается, - тычет он в рисунок.
- Да уж, мы любители чужое перенимать, а свое забываем. В чужое влезаем, чужим и становимся постепенно, глядишь, своих-то и бросим, случись такой выбор, а к этим перебежим. Они вот свое не забывают, так почему мы должны хуже их быть?
- А что плохого-то? Я сына тоже в секцию каратэ отдал, чтобы себя мог защитить и женщину свою, если надо будет.
- Этому каратэ сколько лет?
- Ну, не знаю, может тысяча, а может больше.
- Значит, Россия тысячу лет почему-то обходилась без этого каратэ, не "йякала", не сучила ногами, - и ничего: и себя умели защитить и женщин своих.
Он протестующе трясет головой, его тянут за руку жена и благодушные от вина приятели, он нерешительно сопротивляется и, махнув напоследок рукой, уходит. Эти вот, с виду безыскусные, листки своей лубковой топорностью прекрасно провоцируют на диалог "совопросников века сего". Спрашивают о целителях, о справедливости в этом мире, вопросы, вопросы...
Это наша "передовая", два столика: один с газетами и листовками, другой - с книжками. И двое продавцов-контактеров. Наташа стоит, улыбается, ребята целый день в этом пекле, не отходя.
- Как дела, Наташ?
- Да, все нормально, подходят, газетки хорошо берут, брошюрки, особенно о Кинчеве, о Башлачеве.
- Без приключений сегодня?
- Ничего такого. Панки тут приходили, двое, пьяненькие. Говорят: "Мы возьмем, что хотите, только дайте поесть!" Второй день голодные. Дали им супа, поели. Один во всем соглашался, другой пытался предъявлять Богу претензии, но ничего, мирные такие, - смеется она.
Блеснула стекляшками очков. Общалась когда-то с иеговистами, довольно долго; поступила в Ростове-на-Дону в консерваторию, искала их там, но не нашла, а три года назад пришла в Казанский собор и попала на исповедь к отцу Артемию. Батюшка пригласил ее в свою общину. С тех пор она не мыслит себя вне Церкви. Пошла раздавать листовки об абортах. Люди останавливаются, берут, народ посматривает, проходит, бесконечный караван руки-ноги. Неподалеку от нас расположилась "Грушинская халява": всех желающих совершенно бесплатно угощают сигаретами, выпивкой и закуской. Поначалу на них ухмылялись, боясь подвоха, но потом, что называется, раскусили. Дела у них идут бойко. Сергий смотрит в их сторону, комментирует:
- Одни консервы остались теперь и вода.
- Устал?
- Да нет. Жарко.
- Ты когда окрестился?
- Я крестился в восемьдесят девятом году.
- А до этого?
- А до этого я оккультизмом увлекался. Потом принял наркотик случайно - ПСП, у меня брат наркоманил, и сам я наркоманил, но решил оставить, видно подлили. Пошел в храм, Валаамское подворье, познакомился с рясофорным иноком - Прокопий, сорок три года - выбежал на лестницу за мной; у меня слезы от обиды: посылали один к другому, а Прокопий заметил, выбежал за мной, говорит: "Востоком занимался? Я тоже когда-то. Хорошо, я к вам приду". Пришел с подарками: с ладаном, с кусочком Мамврийского дуба и так далее. Ничего такого, посидели, попили чай, рассказывал о монашеской жизни, а провожали, - потом как на крыльях домой летели.
Сергий, как ни посмотришь на него - невозмутим.
- Что еще интересненького расскажешь, было чего- нибудь?
- Да в этот раз все как-то спокойно, ничего особенного. В том году, помню, было несколько случаев таких...
- Необычных? Ну, расскажи.
- Ну, один пришел, купить несколько книжек, разговорились, все вопросы задавал, интеллигентный такой. На следующий день пришел весь взъерошенный и скупает все. Всю ночь читал, все, что было у нас - тысячи на полторы или на две, наверное. А другой вот так сел напротив и сидит в майке, в шортах, но видно, что дорогое все, часа три сидел. Сидит и молчит. Яхтсмен: у него яхта с каютами; ну, как положено, чуть не погиб на ней - на волосок от смерти был. Он шел на Грушу на ней, попал в сильный шторм, то ли с парусом у него что-то произошло, то ли с мачтой, кинул якорь, а ее несет вместе с якорем прямо на бетонные надолбы. Ничего, говорит, не могу сделать, остается метров сто, стал я стихи читать: Пушкина, Лермонтова, Тютчева - вспоминал, где про Бога, ни одной молитвы не знаю... Лежу, чувствую, яхта встала, кидает ее вверх-вниз, но на месте, не сносит: корма перед краем бетонного выступа прыгает, - не поверишь, - пальца не просунуть. Якорь одним рожком зацепился непонятно за что, думал вот-вот сорвется, но не сорвался...
Нам пора на концерт, наши будут петь с третьей площадки между выступлений лауреатов прошлых лет. Нас вписали чуть ли не в последний момент, словно не было наших предыдущих хождений, а помогло всего лишь то, что их главный распорядитель вовремя вспомнил про "Кольский бугорок" и о. Артемия:
- Постойте, так вы от этого батюшки? Я помню, да, - сказал он, - ладно, впиши их вот сюда. Я, между прочим, тоже крещеный.
Жуткая парилка, жухлая трава, мы слушаем, что поют перед нашими:
- "... Занимайся сексом, только дома не сиди!..."
- "... Любовь зла, полюбишь и козла,
Козла любите сами..."
- "...Цигель, цигель ай-лю-лю!.."
Публике нравится, хлопают. А вот и наши: Лена с гуслями, нас объявляют как "представителей молодежного православного движения". Игорь Стригун начинает с громкого:
- Христос воскресе!
У кого-то срабатывает:
- Воистину воскресе!
Наши поют "Ладушки" и вторую в том же духе, напевно и мягко, и нас неплохо принимают, хотя, скорее всего, ради разнообразия. Две песни маловато для нас, ну, да ничего, Бог даст, будет и больше.
Все в дыму. Люди все приезжают и прибывают, ищут места в этой сутолоке... Разговоры здесь тяготеют к странной самостоятельности: непонятно, ни их происхождение, ни сколько времени они здесь шляются:
- "Сколько хожу, я ничего, кроме пьянки не вижу..." - "Нет, я тут где-то видел, играли трое..." - "Я тебя люблю, ты не думай, я даже Димку так не любила..." - "Куда все делись? Ничего не пойму, идиоты!.." - "Ну, пойдем туда, ну, пожалуйста..." - "Я так и знала, чем все это кончится!.." - "И Путин - постмодернист, но делает вид..." - "Ты не ходи туда, ладно? А с утречка я приду к тебе..."
Селиванов прошел третий тур! Порыв ветра взбивает полог храма, раздувает и треплет его с неожиданной силой, то же самое происходит с тентом посреди лагеря, ветер не унимается, но бушует, вздымает и рвет полотнища, еще немного, и он разнесет их по всей долине. Все мужики, сколько их нашлось на этот момент, стоят, вцепившись в растяжки, удерживая край "парусов"... Потом приходит вечер, а с ним приходят гости, знакомые и незнакомые: посидеть у костра, послушать нас, наши песни, приходят освятить крестики, постоять на молитве; приходят те, кто слышал нас на "Кольском бугорке", на пляже, на концерте. Пришла женщина с ребенком, просится на ночлег; появляются новые палатки, лагерь пополняется приютившимися и приблудившимися, и уже разгорелся костер. Мы сидим у костра в три ряда, слушаем, поем и все вместе.
День четвертый.